ПРО ДРУГИЕ СЛУЧАИ МЫ С ВАМИ, МОЖЕТ, И НЕ УЗНАЕМ, а этот очень на виду. Лежит в Москве в больнице кареглазая девочка шести месяцев и ждет смерти. То есть все, кто знает о ее ситуации, делают вид, что она ждет пересадки печени, но это просто для того, чтобы как-то можно было все-таки продолжать жить: ходить на работу, кофе пить, возиться со своими детьми, болтать по мобильному, ставить лайки под фотографиями и думать про отпуск и смену машины. Может, что-то случится, может ей как-то необыкновенно повезет…
Мы привыкли к умирающим детям – в социальных сетях к нам все время стучаться СОС! СОС! И эти фотографии детей без волос, которым тысячи людей собирают деньги на лечение, делают все, что могут…и они часто все равно умирают. Сначала это было невыносимо, потом мы привыкли. «Человечеству гибель не грозит, человек привыкает ко всему…» - как пел незабвенный Егор Летов. Надо привыкнуть, потому что хочется жить, а не корчиться от боли.
И вот я уже второй месяц пытаюсь привыкнуть к тому, что маленькому хорошенькому, не в чем не виноватому младенцу Светочке надо ждать, когда к ней придет смерть. Но в это раз привыкать совсем не получается. Потому что я знаю, что Светочка должна и может жить. Ей просто нужна пересадка печени. В центре Шумакова, где она лежит, в год проводится 70-80 операций по пересадке печени. Из них 60 – детям от их родителей. Но, вот беда, Светочку оставила мама. У нее нет родителей. И ее некому спасти, потому что пересадки от неродственных доноров крайне редки в нашей стране, так как трансплантология в России почила.
И, все же, у Светочки был совершенно реальный шанс жить, так как нашлась американская семья, которая выразила желание удочерить Светочку срочно. И увезти в Америку, где у нее были совсем другие шансы на пересадку.
Но закон Димы Яковлева принят, и Светочка обречена умереть. Это происходит медленно – она в хорошей клинике, у нее прекрасная няня. И она не понимает, что обречена, хотя она – очень умная девочка. Как все младенцы, она радуется маленьким детским радостям, игрушкам, заботам близкого человека, своим новым детским умениям. Все тянет в рот. Смотрит радостно и доверчиво на взрослых. Она считает, что боли, которые она чувствует – это так и положено. А смерть тем временем накапливается в ее растущем, желающим жить тельце вместе с билирубином, с которым не справляется ее неправильная печень.
Она умрет. Так решили выглядящие как люди существа, одетые в хорошие костюмы, что-то говорящие с высоких трибун на фоне гербов и знамен нашей родины. Люди, почему-то ставшие нашими вожаками. Возможно, многие из них, по скудоумию своему, полагали, что решают они совсем не судьбу детей, а какие-то политические вопросы, но все свелось к приговору обреченному ребенку. Ради политических вопросов Светочке суждено после долгой и безнадежной борьбы впасть в кому и умереть.
Возможно ли с этим примириться?
Нет. Смерть – не детская работа. Это тяжело, страшно, больно.
Не могут люди, взрослые люди, люди, имеющие власть над другими людьми, обрекать на смерть ребенка. И если они, вопреки всему человеческому, делают это, то я больше не могу считать их людьми. Они просто не существуют для меня, их невозможно ни в каком более качестве воспринимать всерьез. Они могут обсуждать науку, сельское хозяйство, бюджет – для меня ничтожно любое их мнение по любому вопросу. Не буду же я разговаривать о том, как жить дальше, с приличного вида человеком, который только что убил ребенка и предлагает свидетелям злодеяния продолжить общение на другие темы. Со словами: «Ну, что уж теперь! Это было надо, необходимый шаг, предлагаю с ним примириться и двигаться дальше!» И вот уж свидетели убийства закивали головами: «Да, надо идти дальше, надо договариваться!» Убийство ребенка все темы для меня закрывает. Лояльность власти, за которую я столько времени держалась изо всех сил, благодаря сверхусилиям самой власти, умерла.
Остался один вопрос: как жить в мире, в котором умирает Светочка? Как жить после того, как остался в России, а, значит, тоже умрет в мучениях мальчик-бабочка-сирота Николоз?
Я хочу жить своей обычной, любимой, повседневной жизнью. А для этого я хочу как-то примириться с этим и не могу. Хочу не думать об этом. И не могу.
Эти дети, обреченные, если ничего не изменится, стать мучениками и умереть, будут ангелами в раю.
А где будем мы?